известную и легко ассоциируемую фамилию, может быть, он и не осознавался бы как представитель именно данной школы! 

Впрочем, так было всегда в истории любой науки. Одни ученики, сбившись в кучку, держались за букву учения учителя. Другие думали о духе этого учения — и платились за это отлучением от своего учителя, как сейчас некоторые отлучают Харьковскую группу во главе с А. Н. Леонтьевым от Л. С. Выготского, пытаясь противопоставить Выготскому именно тех, кто наиболее творчески развивал его взгляды. Так или иначе, если ученики просто повторяют те или иные истины за учителем, их еще нельзя назвать школой. Сила школы Узнадзе, школы Выготского, школы Рубинштейна или Ананьева — именно в творческом развитии, движении вперед, а не только оглядке назад. 

Не хотелось бы, чтобы сказанное было принято как призыв забыть свою научную родословную. Как раз этого мы и не имеем права делать, и прежде всего — думая о будущем психологической науки, о своих учениках. Конечно, всегда и во всех науках появляются автодидакты — таким в психологии был Выготский, а в лингвистике — И. А. Бодуэн де Куртенэ, — возникшие как бы на пустом месте и впитавшие в себя все полезное, что было до них. Но они единичны. Обычным же путем научного развития является все же путь через научную школу. И если ты не Выготский и не Бодуэн — а среди нас нет таких по масштабу дарования, — то почетнее быть «отличником» и в то же время учеником — Узнадзе, Выготского, любого крупного ученого, основавшего школу, — чем оригинальным «троечником». 

Единство концептуального аппарата различных психологических школ в советской науке можно проиллюстрировать на одном понятии, трактовка которого в очень большой мере объединяет эти школы. Более того: если принять определение психологии как науки о психическом отражении в процессах деятельности, думается, что это понятие в настоящее время является одним из ключевых понятий общей психологии. Речь идет о понятии значения в его психологическом понимании, и прежде всего—о предметном значении. 

Хронологически идея предметного значения возникла, по-видимому, впервые у Узнадзе. Он в 1927 г. писал:

стр 63

стр 60|оглавление|стр 61|стр 62|стр 63|стр 64|стр 65|стр 66|стр 67

хологических словаря» и планируемая «Психологическая энциклопедия», обучение студентов-психологов по единым учебникам, написанным представителями различных школ. Между школами Узнадзе и Выготского, например, трудно усмотреть глубокие расхождения в концептуальном аппарате, в частности, в понимании ими деятельности и установки; другой вопрос, какое значение придается в общей системе каждому из этих феноменов. Но, как известно, и психологи школы Выготского развивают понятие установки, и Д. Н. Узнадзе подчеркивал: «Нельзя сказать, что установка во всех случаях обозначает понятие одного и того же содержания; без сомнения, установка и та активность, в которой она реализуется, существенно связаны друг с другом...» [9. С. 36]. 

Что касается различной роли, приписываемой тому или иному понятию (категории) той или иной школой советской психологии, то нельзя не заметить, что степень расхождения между учеными-психологами, считающими себя принадлежащими к одной школе, часто лишь незначительно меньше (если вообще меньше!) степени теоретического расхождения самих этих школ. Другой вопрос, что какие-то из этих внутренних расхождений становятся предметом полемики и ведут к появлению в той или иной школе «паршивых овец», а другие остаются незамеченными. 

Если последовательно разграничить понятия «школа» и «направление», то наличие школы предполагает, во-пер-вых, единство теоретических и методологических принципов, во-вторых, наличие у них общего источника, в-третьих, самостоятельное их развитие на фоне указанного единства. Что касается научного направления, то в его определение не входит второй признак (единый источник) [4. С. 7]. 

И вот, бросая общий взгляд на положение в современной советской психологии, его можно описать — в этих терминах — следующим образом: в советской психологии сейчас можно выделить несколько научных школ, но нет оснований говорить о нескольких научных направлениях. При этом очень часто, взяв в руки очередной номер того или иного психологического журнала, только по относительной частотности ссылок на определенных ученых можно понять, к какой школе относит себя автор данной статьи. И не носи он порой широко

стр 62

стр 60|оглавление|стр 61|стр 62|стр 63|стр 64|стр 65|стр 66|стр 67

Можно критиковать книгу и с других позиций — насколько этому ее основному содержанию, этой основной задаче соответствуют отдельные конкретные положения, высказанные на ее страницах, где допущены ошибки и просчеты, где недостоверен фактический материал, и т. д. Именно по этому пути мы стремились идти в настоящей рецензии.

Эта книга — странная книга, но очень нужная, особенно сейчас. Странность — здесь не упрек; недаром в современной физике слово «странный» употребляется в терминологическом значении. Она рано или поздно должна была появиться. К сожалению, она появилась позднее, чем могла бы. Но, так или иначе, Б. Ф. Поршнев взял на себя неблагодарную, но необходимую задачу — взглянуть на генезис истории оком не узкого специалиста, а ученого, для которого та или иная трактовка отдельных вопросов предыстории человека и человеческого общества есть лишь часть философской концепции Человека.

1.5.Теория установки и другие школы советской психологии

(методологическое и концептуальное единство)

Название настоящей статьи в свете непрекращающих-ся официальных и неофициальных дискуссий между представителями различных школ советской психологии кажется парадоксальным. Тем не менее именно это положение — об отсутствии принципиальных расхождений между различными психологическими школами в нашей стране — является в ней предметом доказательства. 

Вспомним мысль Л. С. Выготского в «Историческом смысле психологического кризиса» о том, что существует только две психологии — две, как говорит Выготский, «принципиально разные конструкции системы знания». Это материалистическая, монистическая психология, которую Выготский называет «естественнонаучной», и идеалистическая (по Выготскому — «спиритуалистическая») психология. Это — с одной стороны. Но, с другой стороны, когда мы берем только одну — материалистическую — психологию, «наша задача, — пишет Выготский, — ... в том, чтобы объединить свою работу со всей научной разработкой психологии в одно целое на некой новой основе»

стр 60

стр 45|оглавление|стр 46|стр 47|стр 48|стр 49|стр 50|стр 51|стр 52|стр 53|стр 54|стр 55|стр 56|стр 57|стр 58|стр 59|стр 60|стр 61

[2. С. 436]. Этот призыв 60-летней давности актуален и сейчас. 

Итак, первый и совершенно очевидный вопрос, который следует задать при анализе различных психологических школ, — это вопрос о том, имеется ли в них, как говорил тот же Выготский, единый «принципиально-методологический скелет». Ясен как будто и ответ на него: безусловно, имеется. 

К сожалению, такая формулировка ответа соответствует скорее желаемому, чем действительному положению. В гуманитарных науках, включая сюда и психологию, уровень методологической всеядности доходит до крайних пределов. В науку тянется обширный концептуальный пласт, заимствованный из позитивистской, а то и неопозитивистской науки и философии, из неофрейдизма, из «понимающей психологии», из бихевиоризма и гештальтизма, не говоря уже о когнитивной психологии. Что греха таить, далеко не всякий последователь Д. Н. Узнадзе также ясно методологически мыслит, как сам Узнадзе; школа Выготского, как и любая другая, рождает не только философски грамотных исследователей; многим из тех, кто считает себя учеником С. JI. Рубинштейна, можно было бы пожелать, если не подняться на философский уровень их учителя, то хотя бы суметь оценить свою собственную методологическую компетентность в свете того высокого философского профессионализма, который был характерен для Рубинштейна. Наконец, хотелось бы вспомнить здесь Б. Г. Ананьева как методолога и теоретика общей психологии и одновременно пожалеть о том, что мало кто из учеников вспоминает его именно в этом качестве. 

Так или иначе, даже если в нашей психологической литературе и встречаются методологические faux pas, то ответственность за это несут отдельные ученые, а совсем не те научные школы, к которым они примыкают. В методологическом единстве всех основных школ советской психологии ни у кого нет оснований усомниться. 

Как обстоит дело с их теоретическим единством? Позволим себе высказать мысль, что и в этой области нет сколько-нибудь принципиальных расхождений. 

Начнем с основного концептуального аппарата советской психологии. Очевидно, что он един — иначе было бы вообще невозможным издание таких книг, как два «Пси-

стр 61

стр 60|оглавление|стр 61|стр 62|стр 63|стр 64|стр 65|стр 66|стр 67

логизации первобытного человека и первобытного стада, а отсюда — в биологизации и самого общения.

* * *

Рецензенту приходилось много встречаться с Б. Ф. Поршневым, и надо сказать, что то самое замечательное, что есть в его книге — убежденность ученого-материалиста, широкая философская и конкретно-научная эрудиция, умение логически связать порой не бросающиеся в глаза своей связанностью факты и положения и подвести под эти факты принципиальную новую концептуальную основу, — все это ярко проявлялось и в личных беседах с ним. Пусть где-то увлеченность Б. Ф. Поршнева переходила в односторонность и безосновательное неприятие противоположных взглядов, а эрудиция подводила его — в конечном счете даже такой уникальный «комплексный» специалист, как Б. Ф. Поршнев, не мог одинаково хорошо разбираться в «кухне» всех тех наук, которыми ему приходилось заниматься, и вынужден был принимать на веру принятые и распространенные в данной науке мнения, хотя с сугубо профессиональной точки зрения они порой и не могут считаться убедительными. Но не в этом главное. 

Книгу Б. Ф. Поршнева можно оценивать с разных позиций. Можно критиковать ее за то, что автор отходит от мнений и убеждений, прочно закрепившихся в науках о первобытном человеке. Едва ли такая критика будет оправданной, потому что наряду с бесспорными среди этих мнений — как и в любой науке — есть традиционные, держащиеся не потому, что они верны, а потому, что привычны. И, думается, основное значение книги Б. Ф. Поршнева как раз в том, что она заставляет пересмотреть накопившийся в палеоантропологии и палеоархеологии фактический и теоретический «багаж» с точки зрения его методологической и логической цельности, соответствия его марксистско-ленинской философской науке, основными положениями которой мы часто «клянемся» при решении конкретных проблем, не давая себе труда до конца вникнуть в ход мыслей основоположников марксизма-ленинизма и понять связи явлений и закономерности развития так, как требует от нас диалектический и исторический материализм.

стр 59

стр 45|оглавление|стр 46|стр 47|стр 48|стр 49|стр 50|стр 51|стр 52|стр 53|стр 54|стр 55|стр 56|стр 57|стр 58|стр 59|стр 60