ворит сотня человек, так же ценен и интересен безвестный бедуин,скрашивающий монотонной песней одиночество в песках.
Бедуин так же нужен Бетховену, как Бетховен — бедуину. Люди поймут эту простую истину, когда национальные различия в культуре перестанут служить орудием' этнического и культурного изоляционизма, расизма, шовинизма, которым они порой служат в наши дни, и станут для всех народов источником взаимного понимания и взаимного духовного обогащения.
3.3. Высказывание как предмет лингвистики, психолингвистики и теории коммуникации1
I. Среди «Непричесанных мыслей» С. Е. Леца есть одна, которая вполне могла бы быть поставлена эпиграфом к. большой части лингвистических публикаций. Она гласит: «В начале было Слово, а в конце — Фраза»2.
Для большинства лингвистов предметом исследования было и остается высказывание (предложение, фраза) как реализация в потоке речи некоторой заданной абстрактной системы единиц — языка. Эту мысль отчетливо выразил Э. Бенвенист, писавший, что «высказывание и есть приведение языка в действие посредством индивидуального акта его использования»3. Отсюда задача, стоящая перед лингвистом, трактуется обычно как выявление номенклатуры и системного взаимоотношения единиц языка (инвариантов) и вскрытие линейной и нелинейной взаимосвязи и взаимообусловленности их конкретных вариантов, а также особенностей функционирования этих вариантов при заданных ситуативных и контекстуальных условиях в рамках заданного речевого целого. В качестве такого целого и выступает чаще всего предложение или высказывание: предполагается, что анализ в этих пределах необходим и достаточен для лингвиста.
Появление лингвистики текста в принципе ничего не изменило в этой позиции большинства лингвистов и лишь раздвинуло рамки того речевого целого, которое рассматривается как поле реализации или актуализации языковых единиц и их системных связей. Лингвистика текста в том
----------------------------------
1В основу статьи положен доклад автора на V Всесоюзном симпозиуме по психолингвистике и теории коммуникации (Л., май 1975).
2Lee S. J. Mysli nieuczesane. — Krakоw, 1974. — С. 23.
3Бенвенист Э. Общая лингвистика. — М.: «Прогресс», 1974. — С. 312.
стр 205
стр 196 |оглавление|стр 197|стр 198|стр 199|стр 200|стр 201|стр 202|стр 203|стр 204|стр 205|стр 206
не всегда совпадают. Чтобы выразить удивление, русский воскликнет: «Ах!» или «Ох!», француз из Прованса — «О-ля-ля!», англичанин — «О-у!», немец — «Хо-хо!», а папуас из племени асмат: «Ву!».
Другой древнейший слой звуков в различных языках — звукоподражания. Русский передает крик петуха следующим образом: «Ку-ка-ре-ку», немец — «Ки-ки-ри-ки», англичанин — «Кок-о-дудль-ду»...
Но человечество едино, и едины пути его развития. По одинаковым, общим законам развивался человеческий труд, развивались сознание и мышление, развивалась человеческая культура. Нет людей, у которых не сложился бы речевой слух, потому что нет нормальных людей, не овладевших миром человеческой речи. И нет людей, овладевших миром человеческой музыки, у которых не сложился бы звуковысотный, музыкальный слух.
Став социальным, общечеловеческим, звук оказался необходимым для каждого отдельного человека, он — одно из орудий, делающих его Человеком. Через звук — звук речи — мы усваиваем все богатство знания, социального опыта. Через звук — звук музыки — мы обогащаем свой эмоциональный мир, научаемся не только мыслить, как Эйнштейн, но и чувствовать, как Чайковский. Человеческий звук — это социальный звук, и мир человеческого звука — социальный мир.
Но общие законы сочетаются с многообразием национальных и культурных различий. За системой звуков конкретного языка стоит своя картина мира, отраженная в этом языке — в его звуках, словах, грамматических формах. Овладеть этой новой, всегда своеобразной, всегда удивительной картиной, уметь посмотреть на этот же мир глазами другого народа — большое счастье, доступное ныне все большему и большему числу людей.
Музыка — искусство звука — столь же многообразна и уникальна в своих национальных и культурных модификациях. Она более универсальна, чем речь. Есть более распространенные, более богатые и выразительные — в силу тех или иных исторических причин — языки. Есть музыканты и композиторы, известные любому культурному Человеку в любом уголке мира.
Но для человечества так же ценен и интересен затерянный в джунглях Амазонки индейский язык, на котором го-
стр 204
стр 196 |оглавление|стр 197|стр 198|стр 199|стр 200|стр 201|стр 202|стр 203|стр 204|стр 205|стр 206
ние гласных и согласных. Поэтому в тех языках, где слог может кончаться на согласный, выбор таких конечных согласных всегда меньше, чем начальных, и в языках Юго-Восточной Азии: китайском, вьетнамском, бирманском — это почти исключительно так называемые сонанты. Поэтому сочетание согласных в слоге всегда подчиняется определенной артикуляционной последовательности. В русском языке есть односложное слово «вдруг». Но артикуляционно невозможно, скажем, слово (и вообще слог) «дрвуг» или «рдвуг».
Итак, звуковой язык человека возник как средство обобществления и объективизации человеческого знания об окружающем мире — знания, рождающегося в активной трудовой деятельности человеческого коллектива. Теперь слово стало не только абстрактным носителем частицы знания о мире: оно смогло и выражать отношение человека к миру. Это отношение тоже стало достоянием других людей, общим достоянием человечества. Да и само оно, это отношение, это переживание себя в мире, доступно только человеку.
И вот рядом с миром слова возник еще один новый мир—мир обобществленного чувства, выраженного в образах, создаваемых человеком специально для этой цели. Рождается первобытная живопись и первобытная скульптура. Рождается музыка.
Ученые расходятся во мнении о том, как она родилась. Чаще всего думают, что музыка явилась результатом звукоподражания. Но в природе нет чисто звуковысотных различий, то есть эталонов, на которые мог ориентироваться создатель первой гаммы. Да и для чего ему было «останавливать», закреплять в памяти звук определенной высоты, чтобы сопоставить его с другими?
Вероятнее всего, первые фиксированные звуки определенной высоты были речевыми звуками, уже имевшими для человека значение. Недаром музыковеды, исследовавшие музыку архаичных по культуре современных народов (аборигены Огненной Земли или ведцы Шри Ланка), отмечают, во-первых, полное отсутствие у них музыки вне пения, во-вторых, поразительное сходство в музыкальной структуре напевов: подавляющая часть их состоит из последовательности двух-трех тонов, не превышающей диапазона малой терции. Таковы же речитативные напевы народов более высокой культуры, например, африканских
стр 202
стр 196 |оглавление|стр 197|стр 198|стр 199|стр 200|стр 201|стр 202|стр 203|стр 204|стр 205|стр 206
хауса: то же чередование двух тонов, разделенных малой терцией.
Родившись из тембрального, речевого слуха, музыкальный слух — еще один физиологический механизм, доступный только человеку, — выделился в самостоятельную систему и развивался вместе с развитием самой музыки. Но потом музыка снова вернулась в речь. А может быть, она с ней и не расставалась. Описано множество языков, в которых звуковысотные отличия помогают различать отдельные слова или даже выступают как признак отдельного слога: литовский и сербо-хорватский, шведский и норвежский, японский и айнский, большая часть языков Африки, множество индейских языков Америки, китайский, вьетнамский, тайский, бирманский, австронезийские, многие папуасские.
Спустившись на уровень отдельной фонемы и слога, звук не перестал использоваться для обозначения предмета или понятия. Он расчленился — и в то же время остался нерасчлененным признаком целого слова. В этом смысле мы говорим об ударении, которое может иметь разную акустическую природу, быть музыкальным или силовым, то есть использовать различия по высоте основного тона или по интенсивности. Но нет ни одного языка, больше того, нет ни одного слова ни в одном языке, где не было бы ударения. Ударение — осколок первобытного звука, только теперь первобытный звук получил новую, не существовавшую ранее функцию.
Но речь не простая сумма слов. Слова сливаются в целостное высказывание. И то, что его цементирует; то, что указывает на его специализацию (вопрос, побуждение, восклицание); то, что позволяет выделить в нем самое важное для говорящего и т. п., — это, конечно, опять-таки звук, называемый в этих своих функциях интонацией высказывания. Интонация — тоже осколок первобытного, наверное, даже животного звука. Недаром «неговорящие» животные, неспособные имитировать звуки речи, порой довольно точно имитируют человеческую интонацию.
В языке человека осталось еще одно наследие от животного, так называемые междометия — нечленораздельные звуки, помогающие без слов выражать простейшие эмоции: ужас, удивление, радость, печаль, восхищение и т. д. В различных языках они похожи друг на друга, хотя и
стр 203
стр 196 |оглавление|стр 197|стр 198|стр 199|стр 200|стр 201|стр 202|стр 203|стр 204|стр 205|стр 206
(Папуа — Новая Гвинея) не значимы ни звонкость — глухость, ни сила — слабость, ни придыхательность — непридыхательность, ни мягкость — твердость; в языке форе важны различия по наличию — отсутствию носового призвука в начале согласного и наличию — отсутствию гортанного взрыва в начале согласного. Кроме того, в языке форе существенна долгота согласных.
Таким образом, звуки разных языков различны. Но различно и отношение разных народов к звукам своего языка, их оценка как «красивого» или «некрасивого», «сильного» или «слабого», «темного» или «светлого» и т. д. В психолого-лингвистических лабораториях в СССР, в частности, в Калининградском государственном университете, ведутся исследования в этом направлении. Так, для поляков и литовцев шипящие и свистящие звуки «приятнее», чем для русских: видимо, здесь дело в том, что в этих языках такие звуки встречаются гораздо чаще.
Обычно человек не осознает своего отношения к звукам родного языка, но такое отношение, примерно одинаковое, есть у всех. В одной из лабораторий Академии наук СССР в Москве составили специальные тексты, где информация, необходимая для ответа на задаваемый вопрос («Горячий или холодный?», «Темный или светлый?» и т. д.), содержалась только в оценке звука. Оказалось, что большинство испытуемых отвечали на вопрос правильно, но не могли объяснить, почему они отвечают так или иначе.
Но пойдем дальше. Если формирующийся-человек (едва ли правомерно теперь говорить о нем как о первобытном) научился организовывать звуки-слова в последовательные ряды, почему бы ему не применить тот же принцип к организации звуков внутри слова? Легко понять, что это дало ему еще больше разнообразных возможностей для различения слов, а особенно — для свободного создания новых слов, чтобы успевать за все увеличивающимся многообразием вещей и понятий своего мира.
Но человек не сразу научился легко переставлять звуки, свободно набирать из них любые последовательности. В сущности, он не может этого и сейчас — его сдерживает необходимость организовывать звуки в элементарные произносимые единицы — слоги.
Поэтому-то во многих языках — полинезийских, японском и других — обязательно правильное чередова-
стр 201
стр 196 |оглавление|стр 197|стр 198|стр 199|стр 200|стр 201|стр 202|стр 203|стр 204|стр 205|стр 206
© 2024 FavThemes