жить. Он как бы раздваивается в своем отношении к труду, и это не может не отражаться в его сознании, в его восприятии предметной и общественной действительности, мира предметов и мира человеческих отношений; это раздвоение приобретает нередко уродливые формы, которые, быть может, наиболее очевидно демонстрируют внутреннюю тенденцию, общую всему капиталистическому обществу. «Стекольщик радуется граду, который перебил бы все стекла», — писал Фурье. 

Описанное явление с большой ясностью отражается и в речевой деятельности, порождая резкое расхождение значения слов и их смысла. Вот какие — весьма показательные — слова вкладывает в уста своего героя, рабоче-го-пролетария, жителя окраины, один современный испанский писатель, не имеющий ничего общего с марксизмом. «Люди центра присвоили язык людей предместья. Раньше слова были как монеты — настоящие и фальшивые. Теперь же в ходу одни только фальшивые монеты. Слова «хлеб», «справедливость», «человек» потеряли свое истинное значение. Они стали пустым звуком, орудием лжи... Люди центра захватили слова, лишили их живой плоти и пересадили на свою бесплодную почву. Правда не может сойти с их языка, как не может расти трава на асфальте их улиц... Слово «хлеб» у них не означает хлеб, слово «человек» не означает человека. Каждое слово стало у них мышеловкой, каждая фраза ловушкой... И люди предместья вынуждены молчать. Ибо язык уже не подвластен им» (Хуан Гойтисоло, Прибой). 

Попытаемся проанализировать эту тираду. Конечно, герой Гойтисоло не думает всерьез, что значение (в принятом нами понимании этого термина) слова хлеб оказывается разным у «людей центра» и «людей предместья». Оно продолжает означать хлеб. Но сам хлеб воспринимается по-разному. Для одного человека это средство существования, средство удовлетворения естественной потребности и в то же время — ясно осознаваемая, легко измеримая количеством затраченного труда общественная ценность. Недаром крестьяне в русской деревне считают для себя невозможным выбросить даже корку от хлеба, не говоря уже о ломте, и сурово наказывают детей, если те преступают этот запрет. Для другого человека хлеб не воспринимается как общественная ценность, он оплачивается в булочной безличной и лег- 

стр 148

стр 139|оглавление|стр 141|стр 142|стр 143|стр 144|стр 145|стр 146|стр 147|стр 148|стр 149|стр 150|стр 151|стр 152|стр 153